Несмотря на коллизии времени

Интервью директора Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, доктора исторических наук, профессора ДВФУ Виктора ЛАРИНА газете «Далекая окраина» (№ 28, август 2012 г.)

Общаться с историком — всегда интересно. А с Виктором Лаврентьевичем Лариным — вдвойне. Причем, в канун его юбилея, когда ученый на пике своего интеллектуального, научного и общественного признания… А если еще и поспорить, попытаться построить дискуссию на актуальные темы для далекой, очень далекой, окраины России, исторически и географически испокон веков соединяющей Европу и Азию?

Корр.: — Верно ли, что история XXI веке — уже не просто описательная наука, а нечто большее, реально влияющее на современные процессы мироустройства?

Виктор ЛАРИН: — Немного не так. Во-первых, плохо, когда историю используют в качестве инструмента политики. История — это наука, которая должна всех нас чему-то учить, делать мудрее, формировать мировоззрение, основанное на знании опыта человечества. Велик правитель, который грамотно использует исторический опыт для принятия политических и управленческих решений. Но нельзя апеллировать к истории при решении межго­сударственных проблем, ибо у каждого государства — свое ви­дение и понимание этой истории. Например, спор России и Японии о Курильских островах: у нас своя история, у японцев своя, — в итоге конфликт. Или когда у нас в 60-х годах прошлого века разгорелся пограничный конфликте Китаем, каждая из сторон доказывала, основываясь на своем видении истории, принадлежность терри­тории Приамурья именно себе. Очевидно, что для принятия политических решений история не может служить определяющим аргументом. Опыт показывает, что попытки политиков апеллировать к истории ни к чему, кроме как к обострению межгосударственных отношений, не приводят. Но вот знать историю и использовать исторический опыт для правиль­ного и мудрого выстраивания межгосударственных отношений и защиты своих национальных интересов — это уже «высший пилотаж».

— Тем не менее оче­видно, что Институт истории ДВО РАН трансформируется в некий центр анализа современ­ных региональных проблем. Возможно даже с неким по­литологическим уклоном.

— Вовсе нет. Просто эта сто­рона нашей деятельности явля­ется более заметной, публичной. Мы более активно, чем ранее, занимаемся изучением Азиатско-Тихоокеанского региона, проис­ходящих в нем международных процессов, потому что здесь ре­ально лежат интересы тихооке­анской России. На российском Дальнем Востоке нет другого академического заведения, ко­торое так активно занималось бы исследованием региональных социально-политических процес­сов и международных отноше­ний. Эту нишу мы и закрываем. И для этого в институте специ­ально был создан отдел изуче­ния международных отношений и проблем безопасности.

— У политологов хлеб от­бираете?

— Ни в коей мере… У каждого своя ниша в науке.

— А, правда, чем политологи отличаются от современных исследователей-историков? Где заканчивается история и начинается политология?

— История — это взаимосвязь прошлых событий с настоящим и будущим, а политология преиму­щественно занимается изучением и объяснением текущих полити­ческих процессов.

— …Но ведь политологи вынуждены глубоко вникать в исторические процессы общества.

— В том-то и дело, если бы они глубоко вникали в историю… Они идут «по верхам», тем са­мым утверждая тезис, что история ничему не учит, что все в мире, якобы, происходит впервые. Но ведь история деятельности чело­века очень длинная, и все уже в ней было. Может, в других фор­мах, в другой ипостаси, но ВСЁ УЖЕ БЫЛО.

— Куда движется ваш ин­ститут?

— Вперёд, конечно же. Не­смотря на коллизии времени, у нас не сокращено ни одно из традиционных направлений ис­следований. Просто, некоторые области исследований стали более теоретическими, другие претерпели некоторую трансфор­мацию, исходя как из требований времени, так и интересов самих ученых. История — наука творче­ская, и ее результаты в значитель­ной степени зависят от интереса и энтузиазма исследователя. Более востребованы, причем, активно востребованы сегодня прикладные исследования, в том числе в области международных отношений, а поэтому результаты их более известны. Но чисто исто­рический аспект в нашей работе по-прежнему доминирует.

— То есть, вы — в рынке? Пытаетесь соответствовать по­требностям рынка?

— Это смотря что считать рынком. Если рынок знаний, рынок информации — то да. А в отдельных случаях рынок сам идет к нам. Например, активное строительство на территории При­морья и Дальнего Востока силь­но повысило востребованность наших специалистов в области древней и средневековой истории — археологов. По закону, любые строительные работы не могут проводиться без изучения тер­ритория на предмет нахождения на ней памятников истории. Все такие памятники нужно выявить, не допустить их уничтожения, а, следовательно, если говорить высоким штилем, — сохранить историческое наследие челове­чества. И таких памятников на карте Приморья немало. Поэтому наши археологи работают сейчас в поте лица.

Мы оказываем содействие администрации края в решении проблем коренного населения, межнациональных взаимоот­ношений. Это очень серьезный вопрос, ведь, в Приморье уже насчитывается порядка полуто­ра сотен этносов с различными культурными особенностями. Эта проблема становится всё актуальнее.

Есть спрос на нашу продукцию в области изучения международ­ных отношений. Спрос большой, вызванный активизацией политики России в АТР. Это уже практика. Анализируем, что делается в этом направлении и что нужно делать. Для этого имеют значение и ис­следования в области истории, изучение опыта адаптации Рос­сии к Азиатско-Тихоокеанскому региону. Если смотреть на эти процессы с точки зрения обе­спечения безопасности России, социально-экономических про­цессов, культуры, то в прошлом обнаруживается много похожего и поучительного. Но пока наши политики не слишком готовы ис­пользовать в своей практической деятельности наши, да и не только наши результаты.

— Но тогда, каково обще­ственное назначение истории, её миссия?

— Я, наверное, не скажу ничего нового, если повторю классика: народ, который не знает своей истории, не имеет будущего.

— Мало знать историю, нуж­но еще грамотно применять эти знания на практике, разве не так?

— Да, нужно уметь применять в жизни эти знания. Но сначала нужно быть готовым к их при­менению! Представьте себе, мы четыреста лет движемся в Восточную Азию, в Азиатско-Тихоокеанский регион и до сих пор только стоим на его пороге. Естественно возникает вопрос, почему. Вот проблема!

— А, правда, почему?

— Ну, здесь много причин… И мы пытаемся их понять. Изучаем, обсуждаем, проводим конферен­ции, симпозиумы, круглые столы. Нынешней осенью организуем конференцию на эту тему: «Рос­сия в Азиатско-Тихоокеанском регионе: фундаментальные осно­вы присутствия и участия». А фун­даментальные основы — это и есть история, культура, социальная и этническая психология. Знали бы ответ на этот вопрос, не стали бы собирать конференцию. И тот, кто даст исчерпывающий ответ, сможет, наверное, претендовать на Нобелевскую премию.

— И всё же, на Ваш взгляд, почему мы не можем четыре столетия к ряду интегрировать­ся с АТР?

— Наверное, одна из главных причин в том, что практически все предыдущие попытки основыва­лись на европоцентричном и колониальном подходах, в том числе по отношению к своим азиатским территориям. Чем был Дальний Восток последние четыреста лет для Москвы или Петербурга? Ис­точником пополнения казны (пуш­нина, золото, лес, рыба, нефть). Местом, куда «сплавляли» из­лишнее население (крестьян черноземья), «нежелательный элемент» (сахалинская каторга, сталинский ГУЛАГ) и опасную своей чрезмерной активностью молодежь (комсомольские строй­ки). Военно-оборонительным рубежом. Плацдармом для дальнейшей военно-политической экспансии (как в царское, так и в советское время). В основе по­литики России лежала и остается эксплуатация ресурсов и террито­рии Дальнего Востока, а не его умное и эффективное развитие. И сегодня вновь говорят о нем как о «плацдарме», хорошо хоть мирной интеграции.

— Как же тогда следует вос­принимать очередное, «шум­ное» и как бы сулящее надежду проектное предложение из Москвы по развитию Дальнего Востока?

— Ну что это за проект?! Это же пока всего лишь «декларация намерений», «пожелание» раз­вивать Дальний Восток. Сразу же возникает вопрос, для ЧЕГО собираются развивать дальне­восточные территории. Цель-то развития какова?

Если говорить о так называемой Корпорации по развитию Дальнего Востока, то цели ее создания шиты белыми нитками. Опять максимально изымать из недр Дальнего Востока ресурсы? Правда, в последнее время пресса немного затихла в обсуждении проекта. Может, и проект умер? Не радостнее и другая посылка в отношении центра к Дальне­му Востоку: развивать его как плацдарм Российской Федера­ции в Азиатско-Тихоокеанском регионе. А что есть плацдарм? Особенно в его армейском истол­ковании. А интеграции при этом в реальности и не происходит.

Чтобы интегрироваться, нужно СТОЛЬКО и ТАК в этот регион вложить, чтобы хотя бы подтянуть его к уровню развития соседей — Японии, Кореи, Китая. Хотя бы приблизиться к ним…

— Но с таких позиций евро­пейская часть России должна соответствовать уровню раз­вития Европы — Германии, Франции, Великобритании, других высокоразвитых стран. Но это уже невозможно, Россия по уровню экономического развития в конце цивилизационного списка…

— Логично. Тогда давайте быть честными: чего мы хотим — очередных обещаний, «светлого будущего» или правды, что нам до этого будущего ой как далеко, что для этого надо ой как серьезно потрудиться и «Запад нам не по­может»? Хотим мы того или нет, но «азиатский проект России» — это очень дорогой проект.

— Но озвучена была циф­ра в 32 триллиона рублей из стабфонда на развитие Даль­него Востока. Это триллион долларов!

^— Да что для огромного региона этот триллион, если десятилетиями им не занимались всерьёз?! А Вы уверены, что они будут правильно потрачены и кардинально изменят социальную и демографическую ситуацию в регионе? Вот, например, во Вла­дивосток во время подготовки к саммиту АТЭС тоже вложили не­мало средств, а люди из города продолжают уезжать. Хотя не в саммите вовсе дело. Саммит для России — всего лишь средство для привлечения внимания к ее на­мерению интегрироваться в АТР и подтверждения ее намерений и далее ВЛАДЕТЬ ВОСТОКОМ. Вспомним декабрь 2006 года, заседание Совета Безопасности Российской Федерации, посвя­щенное Дальнему Востоку, на котором была озвучена мысль об угрозе для России реально потерять Дальний Восток. И по­сле этого и начали реализовывать ряд мер, чтобы сохранить для России её тихоокеанские владе­ния. Одновременно вновь была декларирована цель интеграции России в АТР.

Давайте опять же обратимся к истории. А она свидетельствует, что это не первый раз, когда Мо­сква резко активизирует интерес к Дальнему Востоку. Это было на рубеже XIX-XX веков, когда воз­никла угроза со стороны Японии, да и в Китае было неспокойно. По­том были 1930-е годы, японская агрессия в Маньчжурии. 1970-е, когда обострились отношения с Китаем… Каждый раз срочно бросали сюда огромные средства, а потом, когда напряженность спадала, внимание столичных чиновников к региону быстро испарялось. Сейчас происходит нечто похожее. И по-прежнему нет внятной идеологии развития региона, понимания его роли и ме­ста в будущем развитии России и Азиатско-Тихоокеанского регио­на. Сначала нужно определиться, для чего России — исходя из ее геополитических и стратегических интересов и задач обеспечения национальной безопасности — нужно развивать Дальний Восток, сколько страна готова вложить в этот проект, а лишь затем уже строить программы и планы, да­вать поручения министерствам.

У нас до сих пор во всех проектах и программах во главу угла ставится развитие произво­дительных сил — построить завод, закопать трубу… А где человек? Я считаю, нужно сделать так, чтобы человек ЖИЛ на Дальнем Востоке, а для этого нужно выстраивать инфраструктуру жизненных интересов Человека. Начинать нужно с ЧЕ-ЛО-ВЕ-КА! Чтобы люди отсюда не уезжали. Чтобы выпускникам вузов было интересно здесь жить. А для этого нужно создавать перспективы и притягательные для молодежи рабочие места.

— Вы считаете, эта пробле­ма, проблема закрепления на­селения в Приморье, может быть решена в современной России? Она будет решаться?

— Может. И будет решаться. Если для Москвы, для правитель­ства Российской Федерации «вос­точный проект» станет базовым в повседневной деятельности, ключевым. Если будет понимание, что Россия должна стать частью Азиатско-Тихоокеанского регио­на, а без этого она не сможет ­быть Великой державой, то все получится и сюда пойдут инвести­ции. Бизнес сам сюда просто так не пойдет. Даже для «Газпрома» труба на Дальний Восток — это пока еще политический проект, а не бизнес.

Развитие Тихоокеанской Рос­сии — геополитический проект огромной значимости для Рос­сийской Федерации и фактиче­ски обеспечения ее рациональ­ной безопасности. Но за это нуж­но платить. И платить очень боль­шие деньги.

Привлечение на Дальний Вос­ток рабочих-таджиков или китай­цев, наверное, иногда и хорошо для решения определенных за­дач, но тихоокеанской России нужно базовое население. Дру­гой вопрос — в каком количестве.

— Я так понимаю, что это всё-таки Ваша точка зрения. В Мо­скве, все мы знаем, она иная: «Зачем вкладывать деньги в
российскую бесконечность, если можно поставить столб на Урале или вообще провести границу по МКАДу». Зачем Москве, как Вы считаете, столь
проблемный Дальний Восток? Зачем столичным чиновникам далекая от Москвы головная боль?

— В Москве тоже есть же люди, которые серьезно озабо­чены сохранением исторически сложившейся российской госу­дарственности…

— Сразу напрашивается во­прос: Вы таких знаете? Как в анекдоте: имена, адреса, явки?

— Владимир Путин, например. Проект развития Дальнего Вос­тока — это его проект. И ради этой идеи ему приходится ломать через колено некоторых своих чи­новников. У него есть понимание, что России необходимо двигаться именно на восток, в АТР.

— Вы считаете, что он будет и дальше продвигать свой «вос­точный проект»?

— Да, симптомы такие есть. Я вижу, что он не намерен отка­зываться от своей идеи, что все не закончится одним лишь Сам­митом во Владивостоке, саммит — это сигнал для всего Азиатско-Тихоокеанского региона, что Рос­сия действительно хочет быть ин­тегрирована в него, что Владиво­сток может превратиться в вос­точную столицу России. В нефор­мальную, разумеется. И для это­го ему нужен статус города фе­дерального подчинения, как, на­пример, сделано в Китае, где не­сколько городов получили осо­бые условия для своего развития.

Мне очень нравится идея быв­шего губернатора Приморья о Большом Владивостоке и укруп­нении города до трех миллионов жителей. Идея эта притягательна тем, что способна превратить Вла­дивосток в центр притяжения на­селения, прежде всего, образо­ванной и креативной молодежи, в город, интересный для бизне­са и для инвесторов.

Вообще, пора понять пороч­ность и бесперспективность идеи заселить весь Дальний Восток. Нельзя в современном мире до­бровольным образом заполнить населением территорию, наболь­шей части которой людям жить просто некомфортно. Конеч­но, комфортные условия соз­дать можно и в Антарктиде, но сколько это будет стоить и кто за это будет платить? Вполне ре­ально создать несколько круп­ных центров такого прожива­ния, городов-миллионников, во­круг которых и будет концентри­роваться население. И не нужно «размазывать» население по все­му Дальнему Востоку, чтобы дока­зать (неизвестно кому, разве что самим себе?), что это — не пустая территория. А ресурсы Дальнего Востока следует осваивать вахто­вым методом и тогда привлекать сюда уже кого угодно, таджиков, узбеков, вьетнамцев, китайцев… На временной основе. Но для та­кого решения нужна политическая воля. И готовность вложить день­ги, понимая, что это вклад — в будущее России.

— На Ваш, историка, взгляд, для чего России нужно разви­вать Дальний и такой далекий от центра Восток страны? И нужно ли вообще его разви­вать? Может, действительно, проще отделиться западной, относительно развитой части, России от проблемного Даль­него Востока с Забайкальем и Сибирью?

— А нас с вами куда? В арен­ду Китаю или Японии? Были та­кие предложения в 1990-е. Тог­да некоторые наши реформаторы предлагали сдать в аренду Даль­ний Восток китайцам, японцам или американцам и жить счастли­во в европейской России. Дескать, зачем нам статус великой держа­вы, если достаточно быть просто хорошей и по-современному раз­витой европейской страной. Не похоже, чтобы большинство граж­дан России убедили эти доводы.

Развивать, разумеется, нужно. Если, конечно, признавать, что это российская территория. Но как развивать? Мы привыкли, что развивать — значит, развивать всё. Скажите, кто в состоянии «раз­вить» хотя бы до приемлемого уровня огромную территорию от Анадыря до Владивостока? Какое государство в силах реализовать такой проект? Какие средства нужно вложить, чтобы привнести современные стандарты жизни на эту территорию?!

Поднимать до мирового уров­ня жизни надо стратегические точки региона, такие как Мага­дан, Петропавловск-Камчатский, Южно-Сахалинск, Владивосток. Надо предоставить возможность для крупного бизнеса и далее раз­вивать промышленность в поясе Хабаровск — Комсомольск-на-Амуре. Надо создать условия для активной деятельности мелкого и среднего бизнеса на пригра­ничных с Китаем территориях. И все. А остальные территории Дальнего Востока осваивать вахтовым методом. И создать максимально благоприятные и льготные условия для пересе­ления жителей депрессивных и бесперспективных территорий Дальнего Востока в эти стратеги­ческие и экономические центры. Жестко? Жестоко? Согласен. Но это реальность… Всё остальное — фантазии, медленное увядание, пустые надежды. Эффективное развитие Дальнего Востока важно для России, для её государствен­ности, для ее стратегического присутствия в АТР. Это — боль­шой геополитический проект. Чтобы Россия осталась ВЕЛИКОЙ ДЕРЖАВОЙ. И это очевидно: не будет у России Дальнего Востока и Сибири — не будет Россия Великой державой.

— А разве великодержав­ность базируется только на огромных территориях? А как же тогда Великобритания или другие державы, реально влияющие на ход мирового развития?

— Нет, конечно, не только территории… Япония, например, с экономической точки зрения Великая держава.

Есть несколько компонентов, из которых складывается по­нимание Великой державы. Это территория, население, культура, экономическая и военная мощь. Но самое главное, как мне ка­жется — народ должен обладать чувством великодержавности. Нужно чтобы каждый россиянин считал себя гражданином Вели­кой державы.

— А мы? Кто-нибудь в со­временной и униженной вся­ческими проблемами России считает себя таковым?

— Мы провели специальное исследование на эту тему. Зна­чительный процент отпрошенных считает себя гражданами Великой державы…

— Ну да, каждый хотел бы ощущать себя живущим в Вели­кой державе, но реальность-то иная. Что необходимо, чтобы наше государство стало Вели­кой державой?

— Она и есть великая держава. Может, больше по инерции, чем по заслугам. Но у нее есть терри­тория, ядерное оружие, огромные ресурсы, в том числе интеллек­туальные, героическая история, большие амбиции. И способность самой определять свою судьбу. Кстати, мир смотрит на Россию именно под этим углом зрения. Не так много государств этими качествами обладают. Франция, например, не считается великой державой.

— А в России по всем этим направлениям идет движение в нужную сторону или только в силовом блоке?

— Скорее, во всех этих обла­стях, кроме территориальности, у нас идет движение в обратном направлении, то есть — на спад. Мы даже в показателях военной мощи начинаем отставать от пере­довых стран мира. По военному бюджету мы уже уступаем Китаю. По экономическим вопросам — даже комментировать не нуж­но… По территории, природным и людским ресурсам — да, мы соответствуем статусу Великой державы. Но и только.

— Глядя порой на позицию Москвы в отношении рос­сийского Дальнего Востока, сразу возникает вопрос: а насколько чиновная Москва умеет слышать вас, ученых-исследователей современных проблем Дальнего Востока?

— К сожалению, чиновная Мо­сква, как правило, слышит толь­ко себя. Она и москвичей-то пло­хо слышит. Вообще, «московский снобизм» у всей страны, кажет­ся, уже в печенках, хотя среди этих «снобов» много тех, кото­рые сами стали москвичами не так давно. Наверное, это что-то срод­ни заразной болезни… А если по существу, то у меня давно сложи­лось ощущение, что мы, дальне­восточники, говорим с Москвой на разных языках. Простой пример: как решать демографические проблемы нашего региона. Какое решение предлагает Москва? Вез­ти на Дальний Восток «соотече­ственников» из других регионов. А ведь начинать надо с того, что­бы люди не уезжали с Дальнего Востока. Уезжают ведь молодые и самые перспективные…

— Наши вузы действительно сейчас работают в режиме пылесосов: собирают по все­му Дальнему Востоку толковых молодых людей, обучают их и выдают дипломы в каче­стве своеобразных билетов в один конец на Запад.

— Молодежь, и не только она, разъезжается по стране, уезжает за ее пределы, а Дальний Восток постепенно деградирует.

— Москва Вас не слышит, а региональные власти, у кото­рых как бы обязана болеть го­лова за проблему оттока мест­ного населения? Как в целом региональная власть реагирует на Ваши предложения?

— Тайна, покрытая мраком. Знаю, что нас слушают, но вот слышат ли? Есть косвенные сви­детельства того, что наши реко­мендации работают и в центре, и на местах. Хотя благодарности, кроме Законодательного собра­ния Приморского края, пока ни от кого не видели. Виктор Васи­льевич Горчаков — председатель Заксобрания — реально участву­ет в нашей работе и заинтересо­ван в ее результатах. Поэтому мы не опускаем руки. Регулярно про­водим семинары и «круглые сто­лы» по самым горячим проблемам развития региона и его междуна­родных отношений. Издаем и рас­пространяем во властных струк­турах научно-информационный бюллетень, посвященный этим проблемам.

Мы не пытаемся кого-нибудь учить. Мы пытаемся хотя бы донести до официальных лиц наш взгляд на реальную дей­ствительность, наши оценки и рекомендации.

— По идее, исходя из акту­альности бюллетеня Института истории для региона, он дол­жен быть настольной книгой для регионального официоза.

— У регионального официоза международные дела — далеко не на первом месте. Да и наши выводы не всегда вписываются в привычную для него картину, рушат устоявшиеся стереотипы. На майском «круглом столе», посвященном китайскому при­сутствию, участники, например, пришли к выводу, что эконо­мическое присутствие Китая на Дальнем Востоке России недо­статочно для развития региона. Что его из года в год становится меньше. Но в обществе по-прежнему доминирует мнение о масштабной китайской экспансии на Дальнем Востоке. Другой при­мер. В Москве до сих пор боятся дальневосточного сепаратизма. А на самом деле никакого се­паратизма на Дальнем Востоке нет и быть не может. Тем более, что менталитет-то дальневосточ­ников, несмотря на близость Азиатско-Тихоокеанского регио­на, всё-таки европейский.

^— Вам не кажется, что гу­бернатор Миклушевский про­возгласил политику декриминализации Приморского края, даже не заглянув в анналы новейшей истории? Чуть ли не каждый избранный или на­значенный Москвой началь­ник уже пытался «декриминализировать» региональное ми­роустройство.

— Во-первых, я не помню, что­бы губернатор Дарькин начинал с декриминализации. Во-вторых, когда, да и зачем нынешнему гу­бернатору Миклушевскому было заниматься историей? Если биз­нес бежит из Приморья — исто­рия здесь ни при чем. А вот власть — и местная и централь­ная — при этом.

— Насколько на Ваш, исто­рика, взгляд эта задача вооб­ще реализуемая?

— Почти любая задача, если за нее взяться всерьез и не бо­яться последствий, может быть реализуема. Если говорить кон­кретно об этой, то есть мудрая русская пословица: рыба гниёт с головы. А непростая задача ин­теграции России в АТР включает в себя и такое условие, как де­криминализация, борьба с кор­рупцией, открытая судебная си­стема, права человека… Непро­стая задачка…

А куда деть наследие 90-х го­дов? Ситуация была такой, что кроме как в обход действовав­шего в то время законодатель­ства, заниматься бизнесом было невозможно. И сейчас у многих свой маленький скелетик в шка­фу, и, естественно, никто не хо­чет его показать… Прошлые эко­номические грехи, а не только преступления, сейчас обретают политическое значение.

— Я правильно понял, что Вы испытываете больше скеп­сиса к такой декриминализа­ции, чем оптимизма?

— Нас так напитали скепсисом в последние 20 лет, что от него трудно избавиться. Но если за публичными заявлениями после­дуют конкретные дела и реаль­ные результаты…

— Что-нибудь оптимистич­ное Вы ощущаете, когда ды­шите нашим воздухом?

— А я вообще по натуре оптимист. Пять лет назад, когда под­готовка к саммиту АТЭС только начинались, мало кто верил в ре­альность мостов и других стро­ек. Но — вот они. И горностаевская свалка уже не дымит. И газ во Владивосток пришел. Так что воздух уже другой. В прямом и переносном смысле. А сейчас уже рождаются новые проекты для Дальнего Востока. Движение вперёд продолжается. И по­следние пять лет подтверждают, что при наличии подлинного же­лания на юге Приморья можно создать территорию, привлека­тельную для проживания. Вла­дивостоком последние 20 лет практически никто не занимал­ся. Только сейчас что-то реаль­ное в нем происходит. В большей степени за счет федераль­ных, частью — за счет краевых средств. И я уверен, город будет и дальше меняться в лучшую сторону, больше открываться миру, становиться интернациональным, удобным для жизни и привле­кательным для самореализации молодежи.

Владивосток должен стать комфортным, чтоб в нем было удобно и красиво жить. Если нам только не будут мешать…

Борис КРИВОЛАПОВ